в. Но такие историки, как А. Е. Пресняков, В. И. Пичета, Я. Л. Барсков, искренне пытались понять марксизм и найти выход из тупика, в который завела их буржуазная идеалистическая наука. Поэтому, говоря о состоянии кадров русской исторической науки в 1917—1923 гг., следует подчеркнуть, что это был период не только дальнейшего упадка - буржуазной историографии, но и начавшихся изменений в мировоззрении и методологии ее лучших представителей, что обеспечивало им возможность дальнейшего научного творческого роста. При участии этих специалистов с их знаниями и опытом значительно облегчалась задача создания новых кадров советских историков.
Наиболее реакционные представители старой науки, видя влияние марксистско-ленинской теории на своих коллег, упрекали их и ставили им это в вину. Они рьяно пытались доказать, что марксизм не является серьезной научной теорией и не пригоден как метод научного исследования. Заявляя, что марксизм якобы не оказал никакого влияния на русскую историческую науку и ее крупнейших представителей, они ссылались на В. О. Ключевского иб. А поскольку все они считали себя его учениками и последователями, то делали отсюда вывод, что историки должны идти по его пути, не поддаваясь «пагубному» для науки влиянию Маркса и Ленина. Однако прогрессив-
ные ученые, вставшие на путь разрыва с буржуазной методологией, все активнее начинали выступать против представителей реакционной дворянско-буржуазной историографии. А. Е. Пресняков подверг резкой критике П. Н. Милюкова и его «Историю второй русской революции». «...Для П. Н. Милюкова,— писал он,— вся революция сводится к нарастанию „хаоса и анархии..."». И далее: «Глубокие переживания Герцена и гениальные анализы прошлых революционных опытов в трудах Карла Маркса прошли бесследно не только для политического деятеля Милюкова, но и для Милюкова-историка» т. Во «Введении в русскую историю» В. И. Пи-чета, рассматривая важнейшие школы и представителей в русской историографии, отмечал, что С. Ф. Платонов «недооценивает зависимости социально-политических явлений от экономических условий». Я. Л. Барсков к М. К. Лемке 6 июня 1921 г. писал: «Книга Богословского («Петр Великий и его реформа». М., 1920.— Г. А.) написана, действительно, хорошо, но, разумеется от марксизма он так же далек, как Платонов или Чечулин». Все это свидетельствует о начавшемся разрыве лучших представителей буржуазной историографии со старой идеологией. Об этом процессе в свое время М. Н. Покровский писал: «Тут моя личная история ничем не отлича-, ется от судьбы всех живых историков, которые все переменили вехи в том или другом направлении (примеры: Виппер в одном направлении, Пресняков и Тарле в другом, и кто угодно еще). На прежних позициях после 1917 г. остались только безнадежные академические засу-шины. Красный поток размыл и обнажил такие геологические глубины, которые не снились даже и марксистам-одни испугались этих глубин и полезли на старый берег... другие увидели перед собой материк такой глубины и твердости, что самые «смелые» их обобщения вчерашнего дня показались им детским лепетом» .
Выступления одной группы буржуазных историков против другой свидетельствовали о дальнейшем углублении идейной борьбы в русской буржуазной историографии после Октябрьской революции. В своих вчерашних коллегах они увидели идейных противников; марксизм становится для них более приемлем, чем старое, буржуазное мировоззрение. Они были нужными союзниками марксизма в борьбе против реакционной историографии. Это использовали руководители советской науки тех лет, приглашая таких историков, как А. Е. Пресняков, М. К. Лемке, А. А. Шилов, сотрудничать в марксистских изданиях, и журналах «Красный архив», «Красная летопись» и др. Начавшийся в первые годы Советской власти процесс